"Стихами я объелся": скандалы, любовь и Есенин в жизни Мариенгофа

"Первый денди Страны Советов" — так современники говорили о поэте Анатолии Мариенгофе, и он действительно был им. В 1920-е годы они вместе с Есениным, освободившимся тогда от влияния крестьянских поэтов, шокировали общественность экстравагантным поведением. Руководили поэтическими концертами, своим кафе на Тверской улице Москвы и двумя книжными магазинами, публиковали открытые письма друг другу.

Николай Бухарин, редактировавший газету "Правда" в те годы, называл стихи Мариенгофа "замечательной ерундой", а Иосиф Бродский считал роман "Циники" "одним из самых новаторских произведений в русской литературе ХХ века".

О жизни и творчестве русского поэта-имажиниста, драматурга, прозаика и мемуариста — в материале РЕН ТВ.

Детские годы Анатолия Мариенгофа

Анатолий Мариенгоф родился 6 июля 1897 года в Нижнем Новгороде. Его отец был купцом второй гильдии, мать занималась домом и детьми — у Толи была еще сестра Руфина. В 1913 году в семье произошла трагедия: мама мальчика умерла от рака. Отец воспользовался приглашением английского акционерного общества "Граммофон", стал его представителем в Пензе и переехал туда с детьми.

Детство Анатолия прошло под сильнейшим влиянием отца. В мемуарах писателя именно Борису Михайловичу отведена роль наиболее здравомыслящего и тонкого человека среди всего окружения Мариенгофа-младшего.

Начало творческого пути

Неординарным событием для молодого Мариенгофа стало путешествие летом 1914 года по Балтике на учебной парусной шхуне "Утро". Он побывал в Финляндии, Швеции и Дании и даже получил матросское свидетельство, чем очень гордился. Однако плавание прервалось после начала Первой мировой войны.

В 1916 году Мариенгоф окончил гимназию, уехал в Москву и поступил на юридический факультет Московского университета. Не проучившись там и полгода, он попал на фронт, где в составе инженерно-строительной дружины занимался устройством дорог и мостов. 

Ужасов Первой мировой Анатолий не увидел и практически о них не знал, а его демобилизация случилась сама собой: пока он ехал в отпуск, произошла революция. 

На фронте он продолжал писать стихи и, возвратившись в Пензу, с удвоенной силой принялся за литературную деятельность. Его произведения вышли в нескольких поэтических сборниках. В 1918 году он выпустил свою первую книжку под названием "Витрина сердца". 

Исследователи творчества Мариенгофа отмечают, что его ранняя поэзия во многом унаследовала стилистику "Облака в штанах" Маяковского:

— Что Истина?...

Душу прищемили, как псу хвост дверью,

И вот, как зверь,

Не могу боль выстонать.

Также было ощутимо влияние Брюсова, чье знаменитое "О, закрой свои бледные ноги!" вызывало в Мариенгофе, судя по его воспоминаниям, настоящий восторг. 

Однако в этом дебюте можно было разглядеть действительно интересное поэтическое дарование, творческий кураж, направленный, в том числе, на формальный поиск, на эксперименты в области строфики и рифмовки, где стихи Мариенгофа достигали наибольшей выразительности. 

"Года четыре кряду нас никто не видел порознь": дружба с Сергеем Есениным

В 1918 году вспыхнуло восстание Чехословацкого корпуса. На улицах Пензы шли бои, отец Анатолия Мариенгофа был убит случайной пулей. После этого трагического случая поэт переехал в Москву. 

Вскоре он познакомился с Николаем Бухариным (в те годы — ответственным редактором "Правды") и показал ему свои стихи. Бухарин назвал их "замечательной ерундой", однако разглядел несомненный талант и устроил поэта на работу литературным секретарем в издательство ВЦИК.

В издательстве состоялось одно из самых важных событий в жизни Анатолия Мариенгофа — знакомство с Сергеем Есениным. По воспоминаниям современников, они стали практически неразлучны, вдвоем путешествовали по стране — ездили в Петроград, Харьков, на Кавказ — и публиковали в печати письма друг к другу. 

Осенью 1919 года они сняли одну квартиру на двоих. Живя вместе, какое-то время воздерживались от любовных похождений, полностью поглощенные друг другом — исключительно в творческом смысле.

Имажинист Матвей Ройзман писал: 

"Ведь какая дружба была! Вот уж правильно: водой не разольешь!"

Сам Мариенгоф говорил об этом времени так:

Мариенгоф, например, написал такие:

Утихни, друг. Прохладен чай в стакане.

Осыпалась заря, как августовский тополь.

Сегодня гребень в волосах –

Что распоясанные кони,

А завтра седина, как снеговая пыль.

Безлюбье и любовь истлели в очаге.

Лети по ветру стихотворный пепел!

Я голову – крылом балтийской чайки

На острые колени

Положу тебе.

На дне зрачков ритмическая мудрость –

Так якоря лежат

В оглохших водоемах,

Прохладный чай (и золотой, как мы)

Качает в облаках сентябрьское утро.

(Ноябрь 1920)

Будущая жена Мариенгофа, Анна Никритина, в своих воспоминаниях сохранила интересные детали быта двух друзей-поэтов:

"Я часто бывала у них в доме. Я говорю "у них", потому что Есенин и Мариенгоф жили одним домом, одними деньгами. Оба были чистенькие, вымытые, наглаженные, в положенное время обедали, ужинали. Я бы не сказала, что это похоже было на богему. <…> Одевались они одинаково; белая куртка, не то пиджачок из эпонжа, синие брюки и белые парусиновые туфли…"

Есенин, в отличие от Мариенгофа, был в тот момент уже довольно знаменит, по крайней мере, в литературных салонах. Но почти все исследователи склоняются к мысли, что художественная манера Мариенгофа наложила большой отпечаток на его последующее творчество. 

Как появилось новое литературное движение — имажинизм

Вскоре Мариенгоф познакомился с Рюриком Ивневым и Вадимом Шершеневичем. Вместе с Сергеем Есениным они основали поэтическое объединение имажинистов. Позднее к ним присоединились Иван Грузинов, Александр Кусиков, Матвей Ройзман и другие поэты. 

В 1919 году объединение опубликовало свою "Декларацию", которая начиналась словами: 

"Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 — умер 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее: футуризму и футурью — смерть. Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому. От футуризма тускнеет жизнь…" 

С 1919 года группа активно работала, вкладывая свою энергию не только в написание и публикацию стихов, но и в коммерческо-хозяйственную деятельность: имажинистам "принадлежали" два книжных магазина, кинотеатр "Лилипут" и кафе "Стойло Пегаса".

Заимствовав у футуристов их методы публичного позиционирования, имажинисты проводили шумные и скандальные акции. Под покровом ночи "переименовывались" центральные московские улицы, которым давались имена самих имажинистов. Стены Страстного монастыря расписывались богохульными стихотворными цитатами, а на шее у памятника Пушкину появлялась табличка: "Я с имажинистами". 

Кроме этого, все imago, как назвал их Велимир Хлебников, стали участниками и организаторами многих литературных чтений, которые, следуя все той же футуристичной традиции, перерастали каждый раз в яростные диспуты, сопровождались взаимными оскорбительными выпадами выступающих из зала, шумом в прессе.

Творчество Мариенгофа-имажиниста

В это время судьба Мариенгофа была схожа с судьбой самого движения. Он являлся наиболее последовательным и самозабвенным участником этой литературной группы, не без основания претендуя на некий особый статус.

Литературная репутация, которую создавал себе Мариенгоф в те годы с помощью имажинизма, принесла ему быструю и шумную известность. Поэтика его "имажинистских" стихов блистала эпатирующей образностью, богохульскими мотивами, тематикой насилия и революционной жестокости. 

В этой черепов груде

Наша красная месть! 

Или:

Твердь, твердь за вихры зыбим,

Святость хлещем свистящей нагайкой

И хилое тело Христово на дыбе

Вздыбливаем в Чрезвычайке. 

В кругу самих имажинистов Мариенгоф даже получил прозвище "Мясорубка", по одному из своих постоянных поэтических образов. Наиболее резкие стихи Мариенгофа из сборника "Явь" в 1919 году повлекли за собой резкую отповедь в "Правде", которая заклеймила поэзию Мариенгофа как "оглушающий визг, чуждый пролетариату".

Имажинистский сборник "Золотой кипяток" в 1921 году нарком просвещения Анатолий Луначарский назвал на страницах "Известий" "проституцией таланта, выпачканной… в вонючих отбросах". 

Наряду с эпатажем, современников очень смущала дружба Мариенгофа и Есенина с представителями ВЧК, в первую очередь — с террористом-эсером Яковым Блюмкиным, который организовал им встречу с Троцким. Легко "пробивались" все необходимые для них разрешения у Каменева. 

При этом, будучи неоднократно арестованы за свои акции, имажинисты чудесным образом избегали каких бы то ни было последствий. В то же время среди широкой публики выступления имажинистов всегда собирали аншлаги, но со временем, издав несколько десятков стихотворных сборников, движение впало в затяжной кризис. 

Смерть Есенина

Утром 28 декабря 1925 года Сергей Есенин был найден мертвым в номере ленинградской гостиницы "Англетер". На другой день сообщение о его смерти опубликовала газета "Известия". Писатель Матвей Ройзман вспоминал, как Мариенгоф узнал о смерти друга: 

"Я вышел из редакции, бежал до первого извозчика, и он, понукаемый мной, быстро довез меня до "Мышиной норы". Я застал там Мариенгофа. Услыхав страшную весть, он побледнел. Мы решили ее проверить, стали звонить по телефону в "Известия", но не дозвонились. Мы отправились по Неглинной в редакцию газеты и по пути, в Петровских линиях, встретили Михаила Кольцова. Он подтвердил, что "Правда" получила то же самое сообщение о смерти Есенина. Я увидел, как слезы покатились из глаз Анатолия…"

30 декабря 1925 года гроб с телом Есенина поездом был доставлен в Москву. Тем же днем датировано и стихотворение Анатолия Мариенгофа — Есенин еще не был похоронен, когда писались эти строки:

Не раз судьбу пытали мы вопросом:

Тебе ли,

Мне,

На плачущих руках,

Прославленный любимый прах

Нести придется до погоста.

И вдаль отодвигая сроки,

Казалось:

В увяданье, на покой

Когда-нибудь мы с сердцем легким

Уйдем с тобой.

Скандальные романы Анатолия Мариенгофа

После гибели Есенина Мариенгофа начали косвенно обвинять в его самоубийстве. Причиной этих нападок стала творческая конкуренция между поэтами. 

Опубликованные в начале 1926 года в серии "Библиотека "Огонька" воспоминания Мариенгофа о Есенине, несмотря на их лирическую интонацию скорби и тоски по другу, не изменили отношения к Мариенгофу со стороны прессы. А после того, как вышел его нашумевший "Роман без вранья", куда воспоминания вошли в переработанном виде, гневу критиков не было предела.

Роман обвиняли в "тенденциозности" и "реакционности", в прямом подлоге и подтасовке фактов, в кощунственном отношении к памяти покойного поэта. За "Романом без вранья" прочно закрепился эпитет "вранье без романа". Но, несмотря на критику, произведение имело большой успех и сразу же было напечатано 2-м и 3-м изданиями. 

Специфика романа заключалась в очень характерной для прозы Мариенгофа черте: по-настоящему трепетное, поэтичное отношение к материалу было сокрыто маской ерника и бесстыдного ниспровергателя всяческих мифов.

Следующую книгу Мариенгофа — "Циники", — которую Иосиф Бродский позже назовет "одним из самых новаторских произведений в русской литературе ХХ века", запретили к печати. Но рукопись переправили за границу, и в 1928 году "Циников" выпустили в берлинском издательстве "Петрополис". 

Публикация "Циников" принесла Мариенгофу массу неприятностей, писатель был подвергнут настоящей травле. Это привело к тому, что 1 ноября 1929 года он направил письмо в правление Союза писателей, в котором признал, что "появление за рубежом произведения, не разрешенного в СССР, недопустимо". Впрочем, скандал продолжился в следующем году, когда в том же издательстве вышел очередной роман Мариенгофа — "Бритый человек".

Из трех романов Мариенгофа "Циники" — самый важный. Это история любви, измен и потери нравственных ориентиров на фоне хроники первых лет после революции. Мариенгоф соединил парадоксальность, пронзительную лирику и документ.

Литературоведы отмечают, что при чтении "Циников" в глаза бросается чрезвычайная образная и эмоциональная насыщенность текста, чеховская краткость, принцип соединения несоединимого, склонность автора к парадоксу, иронии и легкому цинизму в духе Оскара Уайльда. Иосиф Бродский написал о Мариенгофе, что тот был первым, кто применил "киноглаз" в русской литературе.

Творчество Анатолия Мариенгофа в 1940–50-е годы

В 1928 году Анатолий Мариенгоф и его жена Анна Никритина переехали в Ленинград. Он оставил поэзию и стал писать пьесы, миниатюры, эстрадные скетчи.

Острая критика на рубеже 1920–30-х годов и настоящий идеологический прессинг не имели особых последствий для поэта и его семьи: в страшные 1930-е Мариенгофу удалось уцелеть и даже по-своему приспособиться к новой реальности.

Еще в 1920-е годы Мариенгоф пробовал себя в драматургии — и до конца 1950-х написал более десятка пьес. Лучшие из них — две довольно хулиганские пьесы на тему русской истории: "Заговор дураков" 1922 года и "Шут Балакирев" 1940-го (последнюю важно не перепутать с одноименной пьесой Григория Горина). 

После войны Анатолий Мариенгоф написал пьесу "Рождение поэта", посвященную Михаилу Лермонтову, а также несколько произведений в соавторстве с Михаилом Козаковым: "Преступление на улице Марата", "Золотой обруч" и "Остров великих надежд". 

Однако эти пьесы цензура не пропускала: спектакль "Преступление на улице Марата" в Театре имени Комиссаржевской был снят с репертуара. "Остров великих надежд" (1951) был разгромлен критиками, а пьесу "Суд жизни" даже не приняли к постановке. 

Сын его соавтора, актер Михаил Козаков, вспоминал о том времени: 

"В послевоенные годы Мариенгоф был не только не в чести, но на него многие смотрели как на человека прошлого, ненужного, давно прошедшего. <…> О "Циниках" не слышал даже я… Пьеса в стихах "Шут Балакирев" нигде не шла. Стихи поэта-имажиниста, о котором Ленин сказал: "Больной мальчик", не то что не печатались — не упоминались. Как он жил, как они жили? Не понимаю".

После войны Мариенгофу помогали только друзья, которые не забыли и не оставили его: Качалов, Таиров, Эйхенбаум, Тышлер, Берковский, Шостакович и Образцов. Художник Владимир Лебедев как-то сказал Мариенгофу: 

"Знаете, Толя, я до сих пор некоторые ваши стихи наизусть помню. Вы, конечно, не Пушкин, но… Вяземский". Мариенгоф не очень обиделся, "потому что и Вяземских-то у нас не так много".

В 1950-х Мариенгоф начал работать над мемуарами. Автобиография "Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги" с цензурными правками была опубликована в 1962-м — в год его смерти, а в авторской версии — лишь через 26 лет. Книга воспоминаний "Бессмертная трилогия" вышла только в 1998 году.

История любви Анатолия Мариенгофа и Анны Никритиной

Звезда русского репертуарного театра Анна Никритина и поэт-имажинист Анатолий Мариенгоф считались идеальной парой. Познакомились, через полгода поженились и всю жизнь не могли друг на друга насмотреться — примерно так описывали их отношения друзья и близкие. Михаил Козаков говорил о них:

"Лучшей пары, чем Мариенгоф — Никритина, я никогда не видел, не знал и, наверное, не увижу и не узнаю".

Анатолий и Анна познакомились в 1922 году в книжной лавке имажинистов, и у них сразу началось "что-то настоящее". Интересно, что примерно в это же время образовалась пара Есенин — Дункан, и чуткая Айседора как-то сказала Анне:

"Я энд ты — чепуха, Эссенин энд Мариенгоф — это все, это дружба". 

Но оказалось, что для Мариенгофа важнее всего "он энд жена". Мартышка, как он называл Анну, и сын Кирилл стали для него главными людьми в жизни.

Мариенгоф очень гордился сыном. 

"Уже в шестнадцать лет Кирка лучше меня играл в шахматы, лучше в теннис. Он был первой ракеткой "по юношам" ленинградского "Динамо". Лучше плавал и прочел уйму стоящих книг. Хорошо говорил по-французски, по-немецки и читал со своей англичанкой "Таймс", — вспоминал писатель.

Почему 17-летний подросток решил покончить с собой — неизвестно до сих пор. Он сделал это, когда родители ушли на прогулку. Это стало страшным ударом для них. Долгое время супруги не могли даже говорить о сыне.

Анна всегда была рядом с мужем — и когда умер Есенин, и когда Мариенгофа не печатали и он был в депрессии, и когда не стало Кирилла. Поэтому, наверное, их брак и казался всем таким идеальным. И еще потому, что после одной страшной ссоры они всю жизнь следовали правилу: не ссориться дольше, чем на пять минут. Вот как об этом писал Мариенгоф:

"Это была крупная, мучительная ссора. Самая длинная за всю нашу жизнь. У обоих запали глаза и ввалились щеки. И только через двадцать два часа, за ужином, я сказал:

— Знаешь, Нюха, по-моему, это форменный кретинизм — быть в ссоре больше пяти минут. Ведь где-то внутри отлично знаешь, что, в конце концов, все равно помиришься. Правда? Так какого черта портить себе жизнь на сутки или на неделю, как это делают миллионы глупцов? Пять минут — и хватит! Или уж действительно надо разводиться, если дело очень серьезно".

Именно жене Мариенгоф посвятил эти строки:

С тобою, нежная подруга

И верный друг, 

Как цирковые лошади по кругу, 

Мы проскакали жизни круг. 

Они и сами понимали, что были практически образцовой парой. Уже после смерти Анатолия Борисовича Никритина, пережившая мужа на двадцать лет, вспоминала: 

"Как бы нам с Толечкой ни было плохо днем, вечером забирались в свою семейную постель и говорили друг другу: "Мы вместе, и это счастье…"