Репортаж из ада: будни одной из самых горячих точек Донбасса

Поселок Октябрьский Куйбышевского района Донецка - одна из самых горячих точек города. Поселок прилегает непосредственно к аэропорту и с самого начала войны подвергается массированным обстрелам. Несмотря на взятие аэропорта снаряды прилетают до сих пор - "укропы" бьют из Авдеевки, Опытного, Песок. В Октябрьский периодически проникают украинские диверсанты.

Чтобы попасть в поселок, нужно пройти подземным переходом под железнодорожным вокзалом. Раньше здесь был автовокзал, откуда можно было уехать в Авдеевку, Горловку, Славянск. Сейчас ходит парочка маршруток часов до шести вечера. Чуть дальше находится Западный автовокзал, обслуживавший большое количество направлений по юго-востоку и центру бывшей Украины. Построили к "Евро". Сейчас это заброшенная территория.

Для Октябрьского война началась еще в апреле, когда над поселком начали кружить самолеты. Бои за красавец-аэропорт началась 26 мая, когда силами ДНР был предпринята неудачная попытка штурма, приведшая к многочисленным жертвам среди ополчения.

"Ближе к полудню из аэропорта потянулись люди с чемоданами, сокрушающиеся, что "сегодня мы явно никуда не полетим", - рассказывает местная жительница, Евгения. По ним без предупреждения били снайперы. После этого на участке Киевского проспекта, ведущего в аэропорт, еще долго лежали трупы - скорая не могла их забрать. Они быстро разлагались на жаре. В тот же день прекратил работу печально известный гипермаркет, разграбленный местными жителями. Люди выносили товар тележками, некоторые буквально жили там, выпивая и закусывая прямо между торговыми рядами. Туда шли родители с детьми. Под пули. Ничего не боялись.

После этого была долгая история борьбы за аэропорт. Для близлежащих домов это был настоящий ад, когда каждый день рвались снаряды и горели дома. Некоторые по нескольку раз. Частный сектор по улице Стратонавтов уничтожен практически полностью. Многоквартирные дома сильно повреждены. По иронии судьбы целой стоит только мечеть, построенная Ринатом Ахметовым - уроженцем этих мест. Православный храм неоднократно был обстрелян, у него был пробит купол, но местный батюшка все восстановил. Его постоянно спрашивают: зачем, ведь опять прилетит? Он разводит руками: на все воля Божья. Службы в храме проходят постоянно и сегодня.

На проспекте Маршала Жукова возле разнесенных в клочья автобусной остановки и магазина бабушки торгуют тем, что вырастили на огородах. Напротив - рынок, вернее, его руины, груда искореженного запекшегося металла, но пара прилавков работает. На них разложены ящики с овощами и фруктами. До войны только в частном секторе поселка проживало около десяти тысяч человек. Сейчас во всем поселке осталась в лучшем случае десятая часть.

Мы идем по поселку с местной жительницей Галей, до недавнего времени сотрудницей Госкомитета гуманитарного обеспечения. Сотрудники этого комитета были единственными, кто возил адресную "гуманитарку" немногочисленным оставшимся жителям. В апреле комитет прекратил работу, теперь сюда никто ничего не возит.

"Очень тяжело было, - говорит Галя. - Мы ведь не только "гуманитарку" возили, помогали людям, как могли. Пожары тушить, стекла вставлять, крыши заделывать".

Оказывается, чтобы получить от государства помощь в восстановлении жилища, нужно пройти целый бюрократический ад, предоставить фото разрушений с подробным описанием того, что, когда и куда прилетело. Только тогда приедет оценочная комиссия. И то – с опаской. А каково одиноким пенсионерам, которые представляют большинство оставшихся, заниматься всем этим? Многие просто машут рукой и делают сами то, на что хватает сил и финансов.

"Бояться ездить не только члены комиссии, - сетует Галя. - Бывало, что и скорая помощь отказывалась выезжать на вызовы сюда. А ведь часто под завалами оказываются люди, пожилые, беспомощные. Мы сами нескольких человек так достали, но далеко не всех довезли до больницы".

Тем не менее, многие остаются, даже когда им предлагают переселение в более безопасные районы. "Я родился здесь и планирую умереть здесь! Зачем мне куда-то уезжать?", - говорят старики. И не только они. Галя рассказывает историю одного знакомого, который содержал голубятню, но отказался выезжать, даже после того, как снаряд полностью уничтожил ее вместе со всеми обитателями, сказал: "Теперь мне точно ехать некуда!"

Очень много брошенных животных. Собаки едят кошек, едят друг дружку. Много собачьих трупов, посеченных осколками, окрестности периодически оглашаются голодным воем. Местные жители стараются подкармливать животных, но всем все равно не хватает, людям самим бы выжить.

Мы с Галей идем к ее знакомой Ларисе. Она жила одна с сыном, но сын умер от ран, полученных во время пыток в украинском плену. Дверь никто не открывает. Спустившийся старик с соседнего этажа говорит: Лариса уехала, а он остался один в подъезде. Дома вокруг напоминают Сталинград: с пробоинами в крышах, а то и вовсе без крыш, в некоторых отсутствует пол стены, зловеще зияют дыры, обнажающие нехитрый быт. Некоторые дома покрыты копотью - следы применения зажигательных снарядов.

Мы идем по Колхозному проспекту. Дома с пустыми глазницами окон, разрушенная школа, свисающие со столбов обрывки троллейбусных проводов, улицы, заваленные мусором, который некому убирать. Наш путь лежит на улицу Стратонавтов, где находится дом Гали. Вернее, находился. Дома нет, как и большинства других. Кое-где стоят посреди участков, поросших бурьяном, обожженные остовы строений. От многих и вовсе, как в деревнях, уничтоженных немцами, остались лишь печные трубы. Для них использовали какой-то особо крепкий раствор - дома нет, а печь стоит. Немногочисленные уцелевшие ворота и заборы превращены осколками в решето.

Заходим к еще одному оставшемуся пенсионеру - дяде Коле. Он живет с женой в частном доме. Дает нам напиться воды из колодца - один из немногих источников жизни, который у него остался. Газа и света давно нет. Дом сильно поврежден, сарай и туалет практически уничтожены.

Странное ощущение. Перед "Евро", когда был построен новый аэропорт, этот район стал очень престижным. Люди покупали здесь участки, строили огромные коттеджи. Многие так и не достроили, тут полно домов, на которые даже не успели положить крыши. Большинство из них не подлежит восстановлению. Как и гаражи, раскуроченные словно консервные банки, некоторые вместе с машинами. В одном из таких гаражей всю зиму жил человек, рассказывает Галя.

Возле бывшего галиного дома работают сотрудники службы газа. Они срезают старые трубы, идущие поверху, и говорят, что будут делать новые - подземные, чтобы не перебило, хотя не очень понятно, кому это теперь здесь нужно. Еще раз отдельно хочется отметить работу донецких коммунальщиков, которые даже под обстрелами, рискуя жизнью, за скромную зарплату восстанавливают коммуникации круглосуточно. Галя рассказывает, что, когда она жила здесь, каждое утро просыпалась от звука метлы. Что не успевают убрать коммунальщики, прибирают местные жители.

"Вон там, - рассказывает Галя, указывая в сторону аэропорта, - их штурмовые отряды еще зимой выходили в поселок. Сама видела, как ополченцы с ними в рукопашную дрались".

От улицы Стратонавтов идем ближе к аэропорту - на улицу Взлетная. Здесь осталось аж семь человек. Заходим в дом, где живет целая семья - Галина Сидоренко, ее свекровь Антонина и зять Вадим Генсировский. В дом было попадание - прямо в крышу. Вадим сам заделывал ее, собственными силами и средствами. В доме уже год как нет света и газа, но зато есть несколько буржуек, одну из которых выделило правительство ДНР. Топят углем - Донбасс это лесостепь, с дровами тяжело, а вот на угле тут буквально живут.

"А вот недавно прилетело, - показывает Вадим остатки мины с капсюлем и оперением. - Бабушка напротив спала на диване. Совсем рядом упала".

Когда начинаются обстрелы, семья прячется в ванной - там более мощные стены.

"Вот тут Вадим, - говорит Галина Викторовна, указывая на ванну, укрытую фанеркой. - Вот тут бабушка, а там – я".

"Хуже всего, - рассказывает Вадим, когда их танки и САУ выходят на позиции. - Наши гранатометчики их не достают, а вот у них дальность стрельбы весьма приличная. Один раз бахнут, и дома нет. Отстреляются и уползают к себе".

Гораздо страшнее даже не фосфорные бомбы, когда и тушить бесполезно, страшнее всего бомбы, начиненные "лягушками" - небольшими противопехотными минами, которые сразу зарываются в землю. Такая не убивает, просто отрывает ступни.

"Так и живем, - говорит Вадим. - Чтобы получить помощь от государства в восстановлении жилища, нужна куча справок. Сами все восстанавливаем по возможности. Жаль только, что вся инфраструктура разрушена, даже в магазин приходится к вокзалу ходить. И "гуманитарку" выдают только лично на руки, а разве может бабушка за ней прийти?"

Благодарны тут и земляку-олигарху Ахметову, чей фонд бесперебойно поставляет помощь. Правда российскую помощь из "белых КамАЗов" тут хвалят больше - она гораздо качественнее - Ахметов экономит на упаковке, его консервы быстро приходят в негодность.

Выходим из дома. На участках перезревает неубранный виноград. Жара. Последние дни августа. Поют птицы. На удивление тихо. А ведь еще весной, когда я приезжал сюда в последний раз, здесь не смолкало круглосуточно. Сейчас "укропы" начинают свои "концерты" с наступлением темноты. Интересно, что местные жители научились угадывать не только время обстрела, но и место. Если "кладут" из ГРАДов, и снаряды ложатся ровными квадратами, почти всегда сектор обстрела определяют заранее. Тем более, что "укропы" "работают" по заранее отлаженной схеме: сегодня здесь - завтра там. Сказывается территориальное положение наводчиков, место работы которых, как правило, укладывается в постоянно повторяющийся алгоритм по дням и по зонам.

"А вот наша многострадальная елка, - указывает Вадим. - Посмотрите, что они с ней сделали!"

Дерево буквально четвертовано и обстругано осколками. Почему-то становится его невыносимо жалко, не менее жалко, чем людей.

Мы идем на север к Киевскому проспекту. Мало кто из журналистов ходит сюда. Раньше часто приезжали съемочные группы, в том числе, иностранные. Одни из них спросили Вадима, как он относится к инициативе Порошенко установить здесь памятник "киборгам". Как говорится, в известном анекдоте, если опустить мат, тот промолчал.

"Вот, полюбуйтесь, - говорит Вадим, указывая на многочисленные воронки. - Вот - кусок мины 120-го. А вот - ГРАД!"

Повсюду из земли торчат остатки труб ГРАДов. Земля обильно усыпана осколками и гильзами. Страшно представить, что здесь творилось.

"Дальше я не пойду, - говорит Вадим. - У меня паспорта с собой нет. И вам не советую. Там снайпера, они хоть и наши, но береженого бог бережет".

Мы еще какое-то время идем к Киевскому проспекту. Впереди высится синяя глыба гипермаркета "Метро", справа разбитое здание "Тойота"-центра. Превращенная в хлам бензоколонка, такая же остановка, от которой остался лишь покореженный остов, похожие на решето дорожные знаки. Отсюда до аэропорта около километра. Хорошо видно здание гостиницы. Вернее, его "скелет", сквозь просветы которого ярко светит солнце.

Аэропорт был взят почти полгода назад. Но здесь все равно горячая точка. Едва ли местным жить станет легче в ближайшее время. "Мы-то воюем, а вы-то как тут? Зачем?", - часто недоумевают ополченцы. Галина Викторовна вспоминает одного из них, который раненный приходил к ним попросить воды, был весь оборван и в крови. Попил и пошел дальше к своим.

Почему-то по дороге назад меня мучает вопрос: удастся ли все здесь восстановить, и кто этим будет заниматься? Но местные жители хотят только одного - чтобы этот ад прекратился. А что будет дальше - уже не важно. Они как-нибудь восстановятся, с помощью государства или без. После того, что они пережили, они все еще не потеряли веру в будущее.