Иосиф и его племянники

Нет худа без добра - народ просит рекомендаций по чтению, из свежего и художественного. Со свежим и художественным обстоит не очень - всё ушло в нон-фикшен и Нацбест (финал которого отложен по известным причинам). Тем ярче и рельефнее выглядит только что вышедший в издательстве "Русский Гулливер" роман Вадима Месяца "Дядя Джо". А чтобы было понятно, что за дядя такой, имеется подзаголовок "Роман с Бродским".

Сделаю небольшое отступление. Я, было дело, рассказывал молодой аудитории про Бродского, имперском его самоощущении, нелюбви к интеллигенции (иногда скрываемой, подчас прорывавшейся) и привязанности на этом фоне - к народу.

Речь здесь не о фольклоре даже, а самой стихии низовой жизни. Иосиф Александрович уважал уголовную феню, а с возрастом вообще стал напоминать вора в законе старой формации. Иннокентий Смоктуновский, едва ли видевший в жизни настоящих воров, сыграл русского крестного отца средней руки в неплохом фильме "Гений". Большой актер изящно вышел из положения, взяв за образец поэта-лауреата, и на экране возникал собственной персоной Бродский, элегантный и хищный, а в чём-то даже трогательный - не верите, пересмотрите.

После лекции Вадим Месяц сказал, что да, старик и в быту выглядел как реальный блатной, и сослался на опыт собственного общения, довольно тесного. Нет, я, конечно, про Месяца знал, читал, помнил, как отзывался о его стихах Бродский (лестно и даже тепло - хвалил он многих, но вот эта почти родственная ласка была эксклюзивом и запоминалась). Однако здесь другое: всё же любой собеседник Бродского для меня вроде пассажира машины времени / прекрасной эпохи, живого экспоната. А он рядом, коньяком чокается, лекцию хвалит, говорит о своей книжке, которая скоро выйдет. Просит оценить название - "Дядя Джо". Ещё бы, отличное.

Жанр "Дяди Джо" - очень редкий для русской литературы, содержательно это вовсе не мемуары, но "роман о поэтах", а много ли у нас подобных вещей, при всём русском литературоцентризме, бессмысленном и беспощадном? Вспомнилась "Таинственная страсть" Василия Аксёнова, широкой публике известная по сериалу. Книга точнее (и, неосознанно, саморазоблачительнее); Аксёнов показывает советские 60-е как историю одной литературной компании. В мушкетёрском духе, когда четвёрка поэтов отчаянно бунтует против советской власти, а та, глупая и щедрая, почему-то этого не замечает, отправляя литературных озорников то в длительные загранкомандировки, то отдыхать в Коктебель, то ежевечерне напиваться в ЦДЛе... Отношение Бродского к этим д`артаньянам хорошо известно, да и к шестидесятническому мифу - тоже. Вот в "Дяде Джо" автор просвещает (не без троллинга в подтексте) Иосифа Александровича:

" - Вы, кстати, в курсе, что о вашей премии в СССР первым сообщил Чингиз Айтматов? Он сказал, что вы принадлежите к ведущей когорте советских поэтов, среди которых назвал Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину.

- Кто такой Айтматов? - сердито спросил Бродский. - За эти слова вас следует отравить.

- Шампанским?"

Форма "Дяди Джо" ещё любопытнее - это non fiction novel, то есть дословно "роман без вымысла" или "роман без вранья". Тут мы упираемся в самый прямой русскоязычный аналог - знаменитый роман Анатолия Мариенгофа о Есенине. Пересечений действительно много - прежде всего, сам образ лирического героя. Он же рассказчик - обаятельный, красивый и счастливый нахал. Умеющий доставить себе радостей жизни, любимец барышень и литературных авторитетов (впрочем, не только - сам Ельцин телефонирует и косноязычно докладывается молодому поэту). Каковым был Мариенгоф в имажинистские годы и Вадим Месяц в американский период (да и сейчас, слава богу, таким и остался).

Собственно, прежде всего именно эта нагловатая самопрезентация, дразнящий дендизм, а вовсе не Есенин в цилиндре так напрягли публику по выходу "Романа без вранья". Счастливый молодой поэт - что может быть обиднее для литературных ханжей, неврастеников и профессиональных страдальцев? А тут ещё Нью-Йорк, Нью-Йорк вовсе не вуди-алленовский, а скорее лимоновский, только вот Эдичка-мажор, Эдичка-удачник выламывается из группового портрета эмигрантской литературы.

Скандальность - вообще спутник жизнелюбия и весёлости, я не сомневаюсь, что и Вадиму Месяцу прилетит от литературной тусовки либерального направления (хотя есть и другой эффективный способ борьбы с вредными книгами - брюзгливое замалчивание). Действие романа охватывает несколько лет, 1994-95-96-й (плюс пролог из финальных лет перестройки) - это последние годы земной жизни Бродского, со всеми русскими рефлексиями по данному поводу. Но это и американские девяностые - гегемония, однополярность, агрессия - а герой, самозваный племянничек, воля ваша, что-то уж слишком сочувствует разбомблённой Сербии и весьма недвусмысленно высказывается о заокеанском истеблишменте. Ах, какой пассаж!

Но роман Месяца, конечно, не политический, это книга о поэтах и химии поэзии в жизни. Земной и не только... Послевкусие иронии - элегия; "Кладбище мёртвых поэтов" - роман можно было назвать и так. Дело даже не в том, что поэты, как и все люди, имеют свойство и привилегию умирать (кто-то уходит, оставаясь, натыкаюсь в тексте романа на такие имена, как Сергей Гандлевский и Тимур Кибиров, и чувствую себя внутри ретроспективы - а ведь были звёзды первой величины! А сейчас?... И сейчас. Наверное...), а в том, что от перемещения на кладбища в тонких мирах в поэтической ноосфере ничего не меняется. Там вечно соотношение волшебства и ответственности за него.

Этот высокий план романа о русской поэзии символично начинается с "Любки Фейгельман" Ярослава Смелякова и заканчивается косноязычным бормотанием ушедшего Бродского. Ему скоро, 24 мая, 80 лет, и поэзия продолжается.